Аврелиан Руббах — Биография / История

Аврелиан Григорьевич Руббах родился 22 января 1896 года в Нижнем Новгороде в семье скрипача и дирижера Г. М. Руббаха, под руководством которого в раннем детстве начал учиться игре на скрипке. Позднее он учился игре на фортепиано в Нижегородском музыкальном училище в классе выдающегося музыканта, директора училища Василия Юльевича Виллуана, который был выпускником Московской консерватории по классу скрипки (учеником знаменитого Фердинанда Лауба), а по фортепиано занимался у своего дяди - Александра Ивановича Виллуана (ученика Джона Фильда и учителя братьев Рубинштенов) и у основателя Московской консерватории Николая Григорьевича Рубинштейна.

Параллельно Руббах учился в гимназии. А с 1914 по 1918 год являлся студентом фортепианного факультета Саратовской консерватории (класс профессора И. А. Розенберга). С 16-летнего возраста он начал давать уроки фортепианной игры. А в дальнейшем преподавал в различных музыкальных учебных заведениях Саратова (1917–1918), Нижнего Новгорода (1919–1921, 1922–1923), Казани (1921–1922).

Однако в молодости Руббах, по-видимому, не был до конца убежден в своем музыкантском предназначении. Во всяком случае, в 1919–1921 годах он проучился два года на историко-филологическом факультете Нижегородского университета. Но все же музыка взяла верх.

В 1923 он стал студентом Московской консерватории, поступив в класс прославленного пианиста, композитора и дирижера Феликса Михайловича Блуменфельда, у которого в 1926–1930 годах продолжил обучение в аспирантуре, после чего был оставлен у своего профессора ассистентом. В 1931–1941 годах Аврелиан Григорьевич преподавал в консерватории специальное фортепиано на музыкально-педагогическом и виртуозном отделениях (с 1932 года в должности доцента, а в 1941-м был удостоен звания профессора). Одновременно он являлся заведующим фортепианным отделом ЦМШ, вел занятия в Музыкальном техникуме (позднее - Музыкальном училище) при Московской консерватории и музыкальной школе при нем. Некоторое время пианист также проработал в Музыкальном техникуме имени Октябрьской революции (1929–1931).

Педагогическое мастерство Аврелиана Григорьевича ценили А. Б. Гольденвейзер (Руббах работал на его кафедре), Г. Г. Нейгауз (написавший отзыв-рекомендацию Руббаху на представление к званию профессора), В. В. Софроницкий и Э. Г. Гилельс (которые охотно брали учеников Руббаха в свой класс). Большая творческая дружба связывала Руббаха с Т. А. Бобович, которая постоянно приводила к нему на консультации своих способных учеников по ЦМШ, например, О. Бошняковича, Т. Ключареву, Р. Ширинян. Столь маститые музыканты, как В. К. Мержанов и А. Я. Эшпай, опираясь на свои впечатления довоенного времени, говорили о Руббахе как о музыканте, пользовавшемся большим авторитетом, и человеке обаятельном, общительном, остроумном.

В августе 1941 года вместе с группой ведущих деятелей советского искусства Руббах был эвакуирован сначала в Нальчик, затем в Тбилиси, а в августе 1942 – в Ташкент, где вел занятия с учащимися СМШ-десятилетки при Ленинградской консерватории. С краткими командировками он также выезжал на консультации в учебные заведения Баку и Еревана.

Руббах серьезно помогал А. Б. Гольденвейзеру в ведении самых разных дел, в том числе в подготовке редакции бетховенских фортепианных сонат, аккомпанировал ему в выступлениях с фортепианными концертами. Неудивительно, что Гольденвейзер был очень привязан к Аврелиану Григорьевичу, как, впрочем, и к его первой жене Норе Иоанновне (Иоганновне, Ионовне) Золотницкой-Руббах (урожд. Глогау). В первые недели войны Руббахи проводили много времени и даже ночевали в директорском кабинете Гольденвейзера в консерватории. Немного позднее, когда Руббах, тогда еще нестарый человек 45 лет, вместе с «золотым фондом» советского искусства (куда вошли, в частности, Н. Я. Мясковский, К. Н. Игумнов, С. Е. Фейнберг) уехал в эвакуацию в среднеазиатские республики, некоторые музыканты осуждали его за этот поступок, тем более что многие его коллеги добровольно записались в народное ополчение, а некоторые даже отказались от брони и пошли на фронт... Впрочем, именно Гольденвейзер составлял списки музыкантов, отъезжавших на юг страны, так что едва ли можно в чем-то упрекать Руббаха...

В своем дневнике Гольденвейзер с горечью отметил, что при его отъезде в эвакуацию в Нальчик во время прощания на вокзале Гинзбург (любимый гольденвейзеровский ученик) «после трогательного разговора, целования рук, слов любви... вдруг явно обиделся, что едет Руббах, и отвернулся». Неоднозначность этого решения ощущалась и в Комитете по делам искусств (предшественнике Министерства культуры), по распоряжению которого Руббах должен был уехать в Пензу, куда была эвакуирована ЦМШ и где тогда работали К. Г. Мострас, А. И. Ямпольский, Т. Д. Гутман, Е. П. Ховен, Т. А. Бобович и другие известные педагоги. Руббах не выполнил этого предписания и в результате остался без материального обеспечения. В письме А. Ф. Гедике из Тбилиси от 7 апреля 1942 года Гольденвейзер жаловался: «Я мог бы жить неплохо, если бы мне не приходилось посылать без конца денег чуть не по всему СССР и кормить Руббаха с женой, так как он не получает зарплаты». «Очень мне их жаль», -записал по этому поводу Гольденвейзер в своем дневнике. По-видимому, Александр Борисович действительно очень ценил Руббаха, оставляя его рядом с собой и не желая подвергать его здоровье испытаниям – ведь условия жизни в Пензе и Саратове (туда была эвакуирована Московская консерватория) были значительно хуже.

После возвращения Аврелиана Григорьевича в Москву осенью 1943 года ему было отказано в работе и в консерватории, и в ЦМШ. На помощь Гольденвейзера рассчитывать уже не приходилось, поскольку тот хотя и продолжил работать в консерватории после возвращения из эвакуации, тем не менее был освобожден от должности ее директора. С этого времени до марта 1962 года Руббах преподавал в Музыкальном училище при Московской консерватории (и школе при нем), где по праву считался одним из ведущих педагогов. В эти же годы он курировал работу фортепианных отделов в различных ДМШ Москвы и Московской области, в том числе и в Химкинской музыкальной школе. Кроме того, в 1950-х годах Руббах (наряду с такими известными пианистами-педагогами, как А. Б. Гольденвейзер, С. Е. Фейнберг, Я. В. Флиер, Г. Р. Гинзбург, Л. И. Ройзман, Я. И. Мильштейн) проводил в Центральном Доме работников искусств методические собрания для педагогов детских музыкальных школ, на которых профессора выступали с сообщениями и комментировали игру выступавших.

К учащимся своего класса Руббах во все периоды своей творческой жизни относился тепло и душевно. Достаточно указать на то, что в разное время в семье Руббахов в течение нескольких лет жили его воспитанники: И. И. Кац (позднее – профессор Нижегородской консерватории), Е. Г. Пупкова (преподаватель Уфимского училища искусств), Н. Г. Панкова (профессор Уральской консерватории). Многочисленные ученики Аврелиана Григорьевича (в том числе и частные) со временем стали не только выдающимися пианистами-педагогами, солистами и концертмейстерами, но также получили известность как музыковеды, композиторы, дирижеры, джазовые артисты. В их числе К. Алемасова, З. Апетян, В. Афанасьев, Т. Бернблюм, В. Блок, И. Бриль, Е. Гембицкая, В. Герасимов, Ф. Гилельс (вторая жена Гилельса), Н. Домашевская, А. Иванов-Радкевич, Е. Калинковицкая, Н. Капустин, Г. Кестнер (племянница фп. педагога ЦМШ Т.Е. Кестнер), И. Кефалиди, А. Ковалёв, И. Козолупова, Л. Коган, М. Коллонтай (Ермолаев), А. Кончаловский (Михалков-Кончаловский), М. Кончаловский, М. Корсунская, Т. Кравченко, Л. Красинская, А. Лепин, М. Маршак, М. Меерович, П. Месснер, Т. Мирумян, А. Мускатблит, В. Немирович-Данченко (внук В.И. Немировича-Данченко), Л. Рощина, Л. Салиман-Владимирова, В. Слётов, Т. Смирнова, М. Соколов, Е. Сафронова-Руббах (2-я жена Руббаха), О. Трахман, Н. Туманина, М. Хавина, Э. Хачатурян (племянник А.И. Хачатуряна), Ад. Цфасман, С. Щадилова, Р. Яхин.

В фортепианном исполнительстве и педагогике Руббах был прежде всего продолжателем традиций Блуменфельда, которого боготворил. Как драгоценную реликвию берег он письма своего консерваторского наставника. (Судьба архива Руббаха, в котором хранились многие ценные документы, до сих пор не ясна. По сведениям родственников, домашний архив был передан в фонды Музея-квартиры А .Б. Гольденвейзера, но после перестройки музея обнаружить его там не удалось.)

Несомненное влияние оказали на Руббаха исполнительские и педагогические принципы Гольденвейзера. Это и понятно: многолетнее близкое личное и творческое общение и сотрудничество не могло не сказаться. С точки зрения общей стилевой направленности пианистического искусства Руббаха, весьма ценным представляется следующее наблюдение Н. Г. Панковой: «Непростые отношения были у Руббаха с Генрихом Нейгаузом. Они были близкими людьми, знали друг друга через Феликса Блуменфельда, именно Нейгауз написал ему отзыв на профессуру. Но Генрих Густавович был совершенно другим человеком, противоположным во всех отношениях, и это способствовало тому, что с годами их пути разошлись».

Показательно еще одно воспоминание Н. Г. Панковой о времени ее обучения у Руббаха. Она сыграла «Крейслериану» Шумана, причем старалась играть максимально ярко. Однако педагог предложил ей умерить свой пыл и играть без преувеличений. Такой подход был скорее присущ Гольденвейзеру, не любившему слишком громкую и быструю манеру исполнения, чем Нейгаузу - пианисту более страстному и увлекающемуся, особенно в интерпретации музыки немецкого романтика -«певца собственной душевной драмы» (выражение Б. В. Асафьева). В известных творческих и личных столкновениях Нейгауза и Гольденвейзера Руббах занимал позицию последнего, поскольку (помимо всего прочего) был ему слишком многим обязан.

Как педагог Руббах стремился прежде всего максимально раскрыть индивидуальность ученика. И. И. Кац отмечал: «В работе с учеником Аврелиан Григорьевич не придерживался какой-то системы, догмы, метода, натаскивания. Все зависело от данного ребенка, студента, композитора, сочинения, технической трудности. А сверхзадачей было - научить проникновению в эмоциональный строй текста, услышать и прочувствовать все, что за текстом стоит, и искать красоту и гармонию во всем: в звуке, имитациях, особенностях штрихов, соотношениях звуков по вертикали, структуре мелодии в ее движении по горизонтали. И бесконечно уважать гений автора музыки». Воспитанник добавлял, что учитель «очень прививал любовь к подробностям голосоведения, красок, тембров, педализации».

Имея в своем исполнительском репертуаре фортепианную музыку разных эпох и стилей (включая сочинения Б. Бартока, С. Прокофьева, Д. Шостаковича, Н. Пейко, Н. Ракова), а также владея как педагог произведениями самой разной степени трудности, Руббах подбирал для учащихся репертуар, максимально соответствовавший их художественным склонностям, техническим возможностям и задачам роста. Часто не разрешал браться за сверхсложные и непосильные сочинения. Вместе с тем с наиболее даровитыми он проходил произведения, далеко выходившие за рамки тогдашних школьных и училищных программ. Л. Красинская вспоминала, что в конце второго года обучения Руббах -тогда еще молодой педагог нижегородской музыкальной школы, задал ей Фортепианный концерт В. А. Моцарта Es-dur (KV 271). Программы же училищных воспитанников Аврелиана Григорьевича могли включать, например, такие сложные произведения, как Соната № 21 («Аврора») Л. ван Бетховена, Фантазия «Скиталец» Ф. Шуберта, Фантазия Р. Шумана, транскрипции Ф. Листа по «Дон-Жуану» и «Свадьбе Фигаро» В. А. Моцарта, по «Риголетто» Дж. Верди и «Лючии ди Ламермур» Г. Доницетти, Парафраза П. А. Пабста по «Спящей красавице» П. И. Чайковского, «Думка» Чайковского, концерты для фортепиано с оркестром Ф. Шопена и Ф. Листа, Первый концерт для фортепиано с оркестром И. Брамса, виртуозные Этюды-картины С. В. Рахманинова, Четвертая, Седьмая сонаты и Второй фортепианный концерт С. С. Прокофьева, Три сцены из балета «Петрушка» И.Ф. Стравинского и другие. Правда, совсем избежать репертуарных промахов педагогу все же не удалось: Е. Г. Панкова считает ошибкой то, что он дал ей «Свадьбу Фигаро» Моцарта - Листа, из-за чего она переиграла руку.

Аврелиан Григорьевич на уроках охотно показывал за роялем и объяснял, как добиться требуемого звукового результата. При этом не страдал многословием: одной-двух фраз было достаточно, чтобы раскрыть ученику замысел изучаемого сочинения. (Так же кратко обычно высказывался и Гольденвейзер.)

Автору этих строк, который в середине 1960-х годов был учеником второй жены Руббаха Елены Викторовны Сафроновой в Химкинской ДМШ, довелось бывать у Руббахов дома и даже заниматься под руководством Аврелиана Григорьевича. Особенно запомнился его показ начала разработки в 1-й части Первого фортепианного концерта Бетховена. Восходящие арпеджио под руками Руббаха мягко стелились pianissimo как некая пелена, как дым. Аврелиан Григорьевич тогда заметил, что «в данном случае мы не должны замечать, что у рояля есть молоточки». Врезалось в память, что его пальцы были абсолютно плоскими (какими мы впоследствии видели их у Горовица) и практически не поднимались над клавишами, а рука вроде как будто плыла по клавиатуре, как бы медленно протирая ее слева направо... Помню также, он любил повторять, что вообще «пианисты - это хорошие обманщики: фортепиано - инструмент ударный, а под руками пианиста он должен петь». По воспоминаниям Н. Г. Панковой, одним из любимых выражений Руббаха было следующее: «Фортепиано – инструмент не ударный, а касательный». Е. Г. Пупкова также указывала, что «Аврелиан Григорьевич огромное внимание уделял качеству звука и считал, что для выработки глубокого настоящего звука нужен был именно рояль, а не пианино».

Руббах был очень придирчив к использованию педали, упорно и жестко боролся с «грязной» педалью, добиваясь «совсем чистой звучности». Вероятно, и в этой сфере исполнительского искусства он основывался на весьма пуристских представлениях Гольденвейзера, скупые и частые педальные указания которого в редакциях сочинений Бетховена и Шумана не раз подвергались резкой критике (в том числе В. В. Софроницким, К.Н. Игумновым, Г. Г. Нейгаузом).

Подобно Гольденвейзеру, Аврелиан Григорьевич работе над гаммами и упражнениями предпочитал прохождение с учеником большого количества этюдов – прежде всего этюдов Черни и Мошковского.

Возможно, акцент на ритмической определенности в игре и неприятие каких-либо преувеличений в агогике и динамике также явились следствием влияния Гольденвейзера. Вспоминаю в связи с этим, что как-то после одного из уроков со мной в качестве поощрения Аврелиан Григорьевич по просьбе Елены Викторовны стал играть по нотам отдельные пьесы из «Альбома для юношества» Шумана. В самом этом поступке проявились замечательные человеческие качества педагога, щедрость его души. Правда, его исполнение мне тогда совсем не понравилось, показалось слишком строгим, если не формальным. Помню до сих пор те слова, которые невольно вертелись у меня в голове в тот момент: «А я бы играл свободнее!»

Руббах не любил словосочетания «постановка рук» (это, по-видимому, также шло от установок Гольденвейзера), предпочитал говорить о «положении руки»; не случайно считался в те годы лучшим детским педагогом, быстро налаживавшим игровой аппарат начинающих.

Он неизменно создавал творчески раскрепощенную обстановку в своем классе, поощрял самостоятельность и инициативу учащихся, развивал их артистические и педагогические задатки, вселял уверенность в собственные силы. Одобрял и стимулировал занятия учеников композицией.

Всему этому способствовало широкое общение Аврелиана Григорьевича с учениками у него дома. Мне, в частности, запомнилось совместное прослушивание редкой в 1960-е годы зарубежной грампластинки, на которой были записаны впервые услышанные мной и поразившие меня оркестровые произведения Отторино Респиги («Фонтаны Рима», «Пинии Рима») в изумительном исполнении оркестра под руководством Лорина Маазеля. Чарующий колорит, упоительные по красоте звучания, уносящие в какой-то неведомый нереальный сказочный мир, до сих пор, как кажется, звучат у меня в ушах...

В довоенное время Руббах был известен и как концертирующий пианист. Он выступал (начиная с 19 лет) в разных городах СССР, с 1923 года – преимущественно в Москве, в том числе в Малом и Большом залах консерватории, Концертном зале Дома союзов, на Всесоюзном радио. Артист давал сольные концерты, играл с оркестром и в ансамблях (в том числе с И. А. Розенбергом, Н. И. Сперанским, С. М. Козолуповым, А. Л. Доливо). В рецензии 1926 года отмечалось: Руббах «является на эстраде вполне готовым пианистом большой техники и музыкальной культуры. Солидная программа (Чакона Баха-Бузони, Соната h-moll Листа, Вторая соната Прокофьева и Девятая соната Скрябина) позволила музыканту развернуть все стороны своего дарования. Пианист обладает сочным, красивым тоном и тонким ритмическим инстинктом, при большом художественном темпераменте. Сочетание этих качеств позволяет ему овладеть и буйной романтикой листовской сонаты и красиво “подать” сочное, красочное письмо Прокофьева». В 1928 году Д. Б. Кабалевский писал: «А. Руббах, игравший в концерте Шумана («Крейслериану»), Прокофьева (Сказки, Вторая соната) и Стравинского-Санто («Петрушка»), показал себя отличным пианистом и большим музыкантом». И. И. Кац вспоминал, что в репертуаре Аврелиана Григорьевича были (помимо упомянутого) еще Соната fis-moll Шумана (Руббах вообще имел репутацию шуманиста), Четвертый концерт Бетховена и что его игру отличали «тонкая эмоциональная градация, редкой красоты звук, непринужденный и изящный пианизм - все то, что привлекало взыскательных слушателей».

Еще одной сферой деятельности Руббаха была обширная - поистине гигантская -редакторская работа в области педагогической фортепианной литературы. Музыкант замечательно проявил себя как редактор и составитель многих нотных сборников и хрестоматий педагогического репертуара, получивших большую известность в СССР и за рубежом (в Болгарии, Венгрии, ГДР, Польше). В каталоге Российской государственной библиотеки (бывшей «Ленинки») имеется 183 нотных издания и переиздания, в которых Руббах выступает то как композитор, то как составитель, то как редактор, то как автор обработок и переложений. Он выполнил свыше 20 переложений произведений И. С. Баха, Л. Моцарта, В. А. Моцарта, Й. Гайдна, Л. ван Бетховена, Ф. Шуберта, М. И. Глинки, А. П. Бородина, А. К. Глазунова, М. П. Мусоргского, Н. А. Римского-Корсакова, П. И. Чайковского.

Аврелиан Григорьевич - редактор-составитель многих хрестоматий и серий педагогического репертуара для разных классов ДМШ. Его обработки и отредактированные сборники издавались с 1930 года и переиздаются по сегодняшний день. После смерти музыканта его работу как редактора продолжила Елена Викторовна Сафронова-Руббах, осуществившая в 1976-1983 годах выход девяти сборников в сериях «Фортепианные концерты для детей», «Сонатины и вариации», «Полифонические пьесы», «Ансамбли».

Еще в 1929 году Гольденвейзер в своем дневнике отмечал достоинства редактуры Руббахом Токкаты и фуги d-moll И. С. Баха: «Сделал очень добросовестно и неплохо». Показательно, что Прокофьев и Шостакович, с которыми Руббах был лично знаком, ценили его редакции и переложения их музыки, так же как и Н. П. Раков и Е. К. Голубев, сочинения которых таким же образом было доверено редактировать именно ему.

Руббах – один из первых советских авторов детских фортепианных пьес (1930–40-е годы), в том числе знаменитой пьески «Воробей» (см. в известной «Школе» для начинающих А. А. Николаева). Знаменательно, что именно эта пьеска вошла в изданную в 2016 году «Хрестоматию для преподавания учебного предмета “Музыка” в системе начального общего образования».

Человек разносторонних интересов, Аврелиан Григорьевич был дружен со знаменитым художником П. П. Кончаловским и его женой О. В. Суриковой (дочерью художника-передвижника В. И. Сурикова). Комнату Руббаха в квартире на Суворовском (ныне - Никитском) бульваре украшали подаренные ему полотна Кончаловского («Сирень» и другие; позднее они были переданы в Третьяковскую галерею). Музыкант был близко знаком с выдающимися скульпторами - уроженцем Нижнего Новгорода М. С. Рукавишниковым и его сыном И. М. Рукавишниковым. Постоянно общался Аврелиан Григорьевич с певицей Н. П. Рождественской (матерью Г. Н. Рождественского, также уроженкой Нижнего Новгорода).

За свою работу Руббах был удостоен медалей «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «В память 800-летия Москвы» (1947).

Умер Аврелиан Григорьевич 10 января 1976 года. Похоронен на Армянском кладбище в Москве.